– Максим Леонидович, расскажите, чем вас привлекает ринопластика?
– Ринопластика – самая сложная операция в пластической хирургии. Дело в том, что на ее успешность влияет очень много нюансов. Ведь у каждого пациента свои индивидуальные особенности, например, разная степень асимметрии носа или разные хрящи. Более того, у некоторых пациентов их нет вообще, и приходится брать материал из ушной раковины, а иногда даже из ребра.
– То есть получается, что это самый интересный вил хирургии, да?
– Да, самый интересный и самый сложный. Тем более, что я не только пластический, но и челюстно-лицевой хирург. Я могу исправлять и внешние, и внутренние дефекты, например, искривленную вследствие травмы или же от рождения перегородку. Таким образом, я восстанавливаю дыхательную функцию носа, то есть выполняю функции еще и лор-врача.
– Вы сказали, что ринопластика – непредсказуемая операция. Можно ли хотя бы примерно объяснить пациенту, какой результат он получит на выходе?
– Сегодня появилось 3D-моделирование – это современная технология, которая позволяет показать на компьютере. Как пациент будет выглядеть после операции. Методика позволяет избавить его от страха, что результат будет неудачным, тем более что предварительно мы обговариваем и согласовываем все детали. Когда речь идет о профиле, я могу сгладить на экране горбинку, приподнять кончик носа вверх, показать, каким будет носогубный угол. А вот прогнозировать, каким будет анфас, гораздо труднее, так как у каждого пациента своя толщина хрящей, кожи, костей и, насколько я смогу заузить нос, становится понятным только в ходе операции. Если не учитывать такие особенности строения, можно нарушить функцию дыхания, а это, конечно, неприемлемо, даже во имя красоты.
– А скажите, какие нюансы вы исправляете чаще всего? Что людей в собственных носах не устраивает?
– Около 80 процентов моих пациентов – молодые девушки. Что они хотят? Конечно, в первую очередь их беспокоит анфас, просят сделать поуже нос: более изящный кончик, более изящную спинку, а в профиль – убрать горбинку или прогиб, сделать нос ровным. Некоторые хотят курносый нос и просят кончик чуть приподнять вверх. Хотя постороннему человеку такие детали не всегда заметны. Честно говоря, когда я выкладываю в Instagram фото «до» и «после», меня часто спрашивают: «А зачем было что-то менять? Нормальный, красивый нос». Но у каждого пациента свои представления о том, как он должен выглядеть и, конечно, я помогаю достичь этого идеала, не жертвуя здоровьем, естественно.
– А кстати, вам когда-нибудь приходилось отговаривать пациента от операции? Вот он пришел, говорит: «Хочу нос», а вы говорите: «Нет».
– Да. Чаще всего это бывает из-за недопонимания пациентом того, что ему нужно на самом деле. Первый вопрос, который я задаю: «Покажите, что именно вы хотите изменить?» Чаще всего слышу в ответ: «Я хочу, чтобы было красиво». Но у всех разные понятия о красоте. Я начинаю расспрашивать подробнее и человек уже конкретизирует, показывает понравившиеся фотографии. Мне необходимо максимально конкретно понимать, что пациент хочет получить, только в таком случае я смогу сказать, возможно ли это сделать или нет. В результате мы вместе с пациентом идем к результату: его желание – мои возможности. Операция становится нашим совместным творчеством.
Иногда пациент не хочет думать сам, в таких случаях я отказываю, потому что, например, я сделаю спинку носа ровной, а затем окажется, что пациент хотел с прогибом. Ну и конечно, отказываю тогда, когда у человека настолько аккуратный носик, что его просто невозможно сделать еще лучше!
– А скажите, что является самым важным при подготовке к операции?
– У нас необычная область медицины. У моих пациентов ничего не болит, у них все хорошо, а надо сделать еще лучше. Поэтому самое важное – не навредить. К моменту операции человек должен быть полностью здоровым. Нужно сделать полное обследование, сдать анализы, пройти ЭКГ.
– Через какое время после операции удается увидеть окончательный результат?
– Обычно на десятый день снимается гипс и уже видны первые результаты, хотя небольшой отек все еще сохраняется. Через пару месяцев изменения уже очевидны, то точно сказать: «Будет так!» – я могу только через год.
